Об Улюлюйске писали многие античные авторы, включая Геродота, Страбона, Азиния Поллиона, Корнелия Непота и Диогена Лаэртского. Крупнейшим памятником величию древнего Улюлюйска является сочинение Путинида из Селигера — О знаменитых мужах (De viris illustribus) в 14 856 книгах. Сочинение долго считалось утраченным, пока улюлюйские краеведы не нашли в районной библиотеке 578 из 14 856 книг. Малая толика, но и она позволяет судить о славе древнеулюлюйского оружия, блеске улюлюйских властителей и богатом культурном наследии нашего края.

Труды Путинида из Селигера были хорошо известны в античности и средневековье. В своей "Истории гражданской войны" на них ссылается Поллион. Для сочинения "Об общественных должностях" Светония работы нашего Путинида стали, по мнению исследователей, основным источником.

Действующие аккаунты Путинида в социальных сетях, созданные благодаря изобретённой КБ им. Петрика машине времени: Telegram

На фото: бюст Путинида из Селигера

Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвёртая

24. Ещё будучи солдатом на бесчисленных войнах, он взял себе за правило записывать происходившие вокруг события, рассчитывая в будущем составить из них воспоминания, если удастся достигнуть могущества, или хотя бы новейшую историю, если придётся вести жизнь частного человека. Теперь же, отвергнутый Августом, он всецело посвящает себя сочинительству. Труд его, выпущенный друзьями после его смерти, столь обширен, что никому не удавалось ни дочитать его до конца, ни даже собрать в одной библиотеке все книги. Неизвестно даже точное число книг, одни грамматики называют число восемь тысяч пятьсот шестнадцать, другие настаивают, что это лишь краткое изложение, сам же труд был самое малое в три раза больше. Впрочем, многие из этих книг были изданы им самим ещё при его жизни, так что "Подвиги" его больше напоминают огромный сборник, чем целостное сочинение.

25. В гневе на Августа, магистратов, легатов и самое Отечество, он предрекает римлянам ужасное поражение. В траурной тоге, с остриженными волосами едва ли не каждый день является он на форум. Закинув голову, как бы выискивая новые страшные знамения, он бьёт себя в грудь и рассказывает сбегающейся отовсюда толпе о малочисленности легионов, упорном сопротивлении скифов и бездарности военачальников. Война, восклицает он, уже обратилась в страшную бойню. Необученные солдаты бросаются на броненосную конницу скифов с оружием времён Мария, если не Фемистокла. Военачальники все, как один, подобны Крассу; плотные массы пехоты они выводят на равнины, удобные для действия конницы, где скифы истребляют их из своих превосходных луков.

26. Варвары, продолжает он, вращая глазами и призывая в свидетели богиню Мобилизацию, все объединились против Отечества. Не решаясь пока выступить открыто против легионов, они в огромных количествах шлют скифам хлеб и вооружения. Посмотрите на скифского лучника, восклицает он, как если бы скифские лучники уже достигли римского форума. Посмотрите, ещё вчера на нем не было ничего, кроме штанов и хитона; сегодня херуски и галлы одели его в шлем и доспехи из лучшей стали, вручили ланцею из лучшего ясеня и манубаллисту самой совершенной конструкции.

27. Горе тебе, деревянный император! Увы вам, префекты и магистраты! Да пошлёт Юпитер на ваши головы камни и стрелы, которыми скифы засыпают солдат легионов. Засыпают из тех машин, что присылают им варвары, из тех машин, что вы, префекты и магистраты, клялись уничтожить ешё на старом лимесе! Только Августа он ещё щадит на словах, его одного он на время воспрещает называть обидными кличками. Не почтение перед ними останавливает меня, квириты, восклицает он перед статуей божественного Владимира, и не робость останавливают перед немедленным переворотом, но бедственное положение Отечества.

28. Такие и им подобные речи он произносит на форуме, в кругу друзей и вообще при каждом удобном случае. Не довольствуясь этим, он записывает их и распространяет среди народа и всадников, не то подбивая их на восстание, не то намекая Августу на своё желание принять командование посланным против Скифии войском. Далее призывает он немедля открыть набор в войско, не останавливаясь перед принудительными мерами, ибо добровольцев уже недостаточно для спасения Отечества. Мобилизация! Как безумный, бегает он по форуму, окружённый последователями, куря благовония и принося жертвы о победе над скифами и удалении магистра пехоты.

29. О самой войне, её течении и превратностях превосходно написано у Марцеллина. Мы касаемся её только постольку, поскольку это необходимо для связности изложения, да и не имеем дерзости меряться со знаменитым историком в глубине мысли, ясности изложения и блистательности отделки.

30. Ещё до окончания её Стрелков окончательно впал в безумие. К скифам он воспылал такой ненавистью, что выискивал в Городе дома, в которых жил какой-нибудь скиф, даже раб или вольноотпущенник, и поджигал их. Префектов и магистратов, нерасторопность которых он винил в поражениях, испытываемых легионами, он преследовал сначала словами, а затем открыл нечто вроде охоты, стреляя по ним из лука и бросаясь камнями. Этому он, по-видимому, научился от Квачкова. Я полагаю, что и безумием он заразился от прорицателя, а значит, неправы те писатели, которые считают причиной безумия исключительно дурной воздух и разлитие желчи. В некоторых случаях безумцы могут делать безумцами и других, прежде здоровых, заражая их через смрадное дыхание или каким-то другим способом.

31. Вид его в это последнее время был страшен. От постоянных раздираний и биения в грудь платье его обратилось в лохмотья. Волосы, давное не мытые, спутались, глаза ввалились и покраснел, сквозь прорехи виднелось множество насекомых, толстым слоем покрывавших его давно не знавшее масла и скребка тело. Рот его, ни на мгновение не закрывавшийся, источал попеременно слюну и проклятия. По временам он выбегал из дома, схватив деревянную палку вместо меча, и набрасывался на прохожих, угрожая нанести им тяжёлые раны. Когда же безумие его притуплялось и кожа светлела, он откладывал палку и, явившись на форум, вслух читал длинные свитки о мобилизации, не особенно заботясь, слушает его кто-нибудь или нет. В конце концов, он задумал поджечь Город, якобы отвергший его богиню Мобилизацию, но, потерпев неудачу, бросился на меч и скончался.

32. Впрочем, о смерти его рассказывают различно. Одни говорят, что ему всё-таки удалось попасть в Скифию, где он погиб при загадочных обстоятельствах. Какой-то солдат подошёл к нему для приветствия и внезапно вонзил сирийский кинжал между пластин доспеха. Другие утверждают, что он скончался в Столице от вздутия печени, какое бывает от чрезмерного употребления неразбавленного вина, каковое было, между прочим, и настоящей причиной его безумия. В Скифию же он так до своей смерти и не вернулся, не то из врождённой трусости, не то из-за запрещения Августа.

33. Роста он был скорее высокого, телосложения стройного. Подражая грекам, в юности он занимался в гимнасии и даже участвовал в Олимпийских играх, где получил венок за победу в беге. Сам он, впрочем, в одном из своих сочинений это отрицает и даже с негодованием, как дело, недостойное римлянина. Впрочем, к некоторым народам он относился с большей симпатией, чем к другим, и даже носил усы, подражая германцам. Сохранилось такое его высказвание:

Усы - крылья духа.

34. Свои сочинения он писал на латыни. Греческую образованность он ненавидел и даже пытался провести реформу языка, в частности, изгнать из него греческие и варварские заимствования. Рассказывают, что особенный гнев его вызывали приставки, так что он даже хотел вовсе отменить их, из-за чего не все его сочинения понятны. Известно такое его высказывание:

Приставок в латинском языке не существует.

35. В похоти он предпочитал женщин и даже нарочно женился несколько раз, чтобы никто не заподозрил его в любви к мальчикам. "Вы все любители мальчиков, а я спаситель Отечества", - так будто бы он говорил всякий раз, когда хотел унизить кого-либо. О первых жёнах его ничего неизвестно, зато про последнюю много пишут любители сальных историй. Мы воздержимся от пересказа этих милетских басен, упомянув лишь, что она была младше его в три раза. Другие, однако, приписывают эту жену не Стрелкову, а какому-то Холмогорову, о котором более ничего неизвестно.